Публикуем новые данные, позволяющие продвинуться в деле изучения вопроса о происхождении фамилии Буряга. В труде известного дореволюционного историка Забелин Е. И. «История русской жизни с древнейших времен» есть кое-какие сведения, вносящие дополнительный аргумент в пользу гипотезы о древнейшем происхождении этой фамилии.
Забелин Е. И. «История русской жизни с древнейших времен» (Часть вторая. История Руси от начала до кончины Ярослава I) (1912) - пишет:
Необходимо иметь в виду большое семейство старых слов с тем же окончанием яг, таковы древния: княг, пеняг и напр. местные имена: Буряг; Лидяг, Сосняг, Березняг, Дубняг, Смоляж, Хотяж, Веряжи, Свитяж и др.; которые произносились и на ег -- Буреги, Березнеги, Соснег, Липнеги, Воротег, Вареги, Тунег, Орлега, Вережа и пр. По всему вероятью и имя Печенег в первое время произносилось Печеняг, ибо в этом виде. Пацинаки, Пацинакиты, оно появилось у Греков. В северской стороне есть селение Печенюги. Вообще окончание яг (енг) родное Русское, вовсе не заимствованное у Скандинавов, как переделка их окончания ing. См. г. Буслаева: О влиянии христ. на слав. язык, стр. 163.
В связи с этим можно сделать два вывода:
- Слова с окончанием –яг – имеют древнее происхождение и по Забелину носит исконно русский характер и не заимствовано у скандинавов.
- Буряг – это одно из местных имен.
К сожалению других подробностей выдающийся историк больше не приводит. Но тем не менее, сказанное вносит дополнительный аргумент в пользу гипотезы о древнейшем происхождении фамилии Буряга.
Древнее звучание имени Буряг/Буряга привлекает и авторов художественной литературы, стремящихся передать славянскую аутентичность. Так, в роме Сергея Шведова «Шатун» есть персонаж по-имени Буряга – начальник городской стражи мифического города Берестеня. Приведем здесь одну из глав романа:
ГЛАВА 20 ПАДЕНИЕ БЕРЕСТЕНЯ
Берестень забурлил поутру людским многоголосьем. Слухи по торгу метались разные, но толком никто ничего объяснить не мог. Про то, что князь Рогволд уехал из города, говорили многие, а вот почему уехал, по какой надобности и скоро ли вернется, не знал никто. Рогволдова дружина, запершись в детинце, отмалчивалась. Городская стража только руками разводила. А по Торговой площади полз шепоток о предстоящем набеге печенегов. Уж не печенегов ли убоявшись, сбежал из города князь Рогволд? Городские стражники, поддавшись паническим настроениям, вздумали было прикрыть ворота, но потом, устыдившись собственной робости, вновь их распахнули, впуская подводы из окрестных сел, подвозившие нехитрую снедь. Уж коли садиться в осаду, то надо хотя бы продуктами запастись с избытком. От приехавших в Берестень по торговым делам смердов берестяне узнали, что о печенегах пока ни слуху ни духу, зато в ближайших лесах объявился колдун Хабал со своими шалопугами. Говорили и о хазарах Митуса, которых однажды уже били под стенами Берестеня. У Митусовых хазар с тех самых пор наверняка вырос на берестян большой зуб, и, захватив бесхозный город, они, чего доброго, вздумают чинить спрос с его жителей. Иные из обывателей уже требовали созвать городское вече, другие еще чесали затылки, потому как не было пока никаких вестей ни от Великого князя Всеволода, ни от порубежных боготуров.
Начальника городской стражи Бурягу Рогволдовы ближние мечники турнули из детинца, да еще н высмеяли в спину за то, что вздумал поднимать переполох без причины. А городские старейшины на вопросы Буряги только руками разводили — мало ли какие слухи иной раз гуляют на торгу. А что до шалопуг, то никто не помнит случая, чтобы разбойничьи ватаги брали города. Если же тот Хабал озорует в селах и на дорогах, то смердам следует обратиться в боготурские городцы за защитой. А у берестян своих дел полно.
Буряга такими ответами старейшин не удовлетворился и вновь отправился в детинец стращать Рогволдова ближника Усыгу, оставленного князем во главе дружины. Усыга справлять службу не торопился, а только и делал, что бражничал в компании мечников и срамных женок, собравшихся в детинце в немалом количестве в отсутствие хозяина. Впрочем, они и при Рогволде там не переводились. Буряге оставалось только вздыхать о временах князя Твердислава, когда и в детинце, и в городе был полный порядок. Разве Твердиславова дружина стала бы бражничать дни и ночи напролет в то время, когда с рубежей идут тревожные вести.
Усыга пьяно кривил губы, но смотрел на Бурягу неожиданно трезвыми глазами, и это обстоятельство заставило последнего насторожиться. Уж так ли спроста затеял эту пьяную канитель Рогволдов ближник?
Усыга все-таки внял просьбе Буряги и выделил пятерых мечников в дозор. Но по тому, с какой неохотой мечники садились на коней, Буряга понял, что толку от разведки не будет. На всякий случай он отправил вслед за Усыгиными дозорными еще и своих стражников.
День прошел вроде бы спокойно, а вечером Буряга и вовсе испытал чувство, похожее на радость, — в Берестень с малой дружиной в тридцать мечников въехал старший брат Великого князя Борислав Сухорукий. Приехал Борислав по торговым делам и остановился в доме давнего своего знакомого Дробня, купца, известного не только в Берестене, но и во всей радимичской земле.
Дробень с Бориславом уже сели за стол вечерять, когда на красное крыльцо взошел Буряга. Дробень поморщился при виде незваного гостя. Начальник стражи беспокоил занятого человека уже не в первый раз за сегодняшний день. Поэтому, наверное, купец Бурягу не только за стол не пригласил, но даже и здравной чарки не поднес. Буряга смертельно обиделся на Дробня, но виду не подал. А что до Борислава, то Всеволодов брат был на редкость любезен и обходителен.
— Еду я с дальней усадьбы, что у Заячьей излучины, — охотно ответил Борислав на заданный Бурягой вопрос, — но чужих не видел.
— А ты целый день народ мутишь, — озлился Дробень на беспокойного стражника. — Ворота городские закрыл поутру. Цены на торгу сразу вверх прыгнули. Народ недоволен. Смуты возжелал, что ли? Вернется князь Рогволд, я ему все расскажу про твои бесчинства.
— Зря ты Бурягу винишь, — заступился за стражника скромно сидевший в углу Сорока. — Слухи по торгу со вчерашнего дня загуляли. А на Усыгу надежда плохая, бражничает он с утра до вечера. Нашел князь, на кого дружину оставить.
Буряга от поддержки приказного приободрился, тем более, что и Борислав внимал Сороке с сочувствием.
— Людей надо успокоить, — сказал Сухорукий. — О вороге и помину нет, а у вас тут бунт, не ровен час, случиться может.
— Вот ты, ган Борислав, и успокой, — попросил Сорока. — Побудь за наместника, пока князь Рогволд в отъезде. Старейшины тебя поддержат.
— Поддержим, — кивнул головой Дробень. — Надо же как-то унять переполох.
— Я ведь к вам ненадолго. — Борислав погладил в раздумье бородку. — Поутру думал уехать.
— Если ты уедешь, ган Борислав, то слухи по городу еще больше взметнутся — бегут-де старейшины!
Буряга с Дробнем поддержали Сороку — ведь на пустом месте может случиться беда.
— Ну разве что дня на три задержусь, — нехотя согласился Борислав, — пока страсти улягутся.
Буряга после слов Сухорукого вздохнул с облегчением. Большую тяжесть снимал с его души своим согласием брат Великого князя. Случись что, спрос теперь будет с Борислава, а не с Буряги. Буряга же человек маленький — скажут ему старейшины «отворяй ворота», он отворит, скажут «закрывай», он закроет. Спать Буряга отправился успокоенный, а поутру его неожиданно разбудили. И разбудил его незнакомый боготур в рогатом шеломе, которого в Бурягин дом привел стражник Сыряй.
— Сладко спишь, — хмуро бросил боготур, — а вороги у тебя уже на воротах висят.
— Какие вороги? — захлопал спросонья глазами Буряга, опознавший наконец в боготуре Осташа, который служил сначала гану Горазду, а после переметнулся к Вузлеву.
На Осташа Буряга косился с подозрением. Буквально на днях новоиспеченный боготур был в Берестене и о чем-то сговаривался с Рогволдом. Никаких речей о врагах он тогда не вел. А ныне спохватился, молодой да ранний! Вылез из грязи в князи и помыкает теперь почтенными людьми.
— Не туда пришел, — сказал Буряга. — Ныне городские старейшины назначили наместником Борислава Сухорукого, брата Великого князя Всеволода. Вот к нему и иди.
Осташ в ответ на Бурягины слова, присвистнув, сказал:
— Борислав-то ведь и стоит во главе мятежа.
— Какой еще мятеж?! — рассердился Буряга. — Что ты несешь, боготур?!
— Собственными глазами видел, — поддержал Осташа Сыряй. — Рать идет к Берестеню, не менее трех тысяч человек.
Буряга со сна запамятовал, что сам посылал Сыряя в дозор. От слов боготура можно было, конечно, отмахнуться, но стражнику нет резона обманывать начальника. О Бориславе же Буряга был наслышан, что тот не всегда жил с братом Всеволодом в ладу.
— Ворота городские закрыли? — спросил Буряга.
— Закрыли, — кивнул Сыряй. — Ох и солоно нам придется. В той рати и шалопуги, и хазары, и урсы. А снаряжены они не хуже, чем княжьи мечники.
— Большая сила валит, — подтвердил Осташ, — но не настолько большая, чтобы с наскоку взять город.
Буряга прикинул берестянские силы и тяжело вздохнул. Городская стража насчитывала полсотни человек. В детинце сидело до сотни мечников, а большую часть дружины Рогволд увел с собой. Вся надежда была на ополчение, которое числом не уступит нападающим, коли все гожие обыватели возьмутся за оружие.
— А Усыгины мечники вернулись? — спросил Буряга.
— Вернулись еще раньше нас, — кивнул Сыряй. — Стражникам в воротах они сказали, что никого из чужих не встретили — ни вблизи, ни вдали.
— Глаза у них повылазили, что ли?!
— Может, им те глаза просто замаслили, — усмехнулся Осташ.
Значит, и на Усыгу полагаться нельзя. Человек он в Берестене чужой. Прежде служил Великому князю, но доброго слова не выслужил, сума переметная.
— Прикажи бить в било, — подсказал Осташ Буряге, — созывай городское вече.
— Будет лай, — покачал головой начальник стражи, — если я через голову наместника Борислава ударю сполох.
— Бей, — в тон Осташу потребовал Сыряй. — Враг у ворот, а мы на то и поставлены в сторожа, чтобы предупреждать людей об опасности.
Боготур Осташ был не один, а с дружиной в двенадцать всадников. Нельзя сказать, что дружинники ладно снаряжены, но на вид крепкие. Буряга слегка приободрился. Все-таки не по своей воле он ударил в било, а по требованию боготура, который был ставлен на рубежи Великим князем, а значит, имел право обращаться к народу через головы городских старейшин.
Встревоженные берестяне дружно собрались на городскую площадь. Буряга глазом моргнуть не успел, как лобное место близ детинца было окружено гудящей толпой. Вопросы сыпались на Бурягу со всех сторон, но он хранил молчание, поеживаясь в теплом кожухе не столько от холода, сколько от предчувствия большой свары.
Открылись ворота детинца, и оттуда, в сопровождении пеших мечников, выехал наместник Борислав, которого Буряга вчера вечером оставил совсем в другом месте. Ловок Сухорукий, ничего не скажешь. К вечевому сбору не каждый князь выезжает на коне, многие из уважения к народу идут пешком а этот ведь не князь даже — наместник.
— Зачем собрал вече? — зло крикнул Буряге мечник Усыга. — Мутишь народ попусту.
— Умолкни! — неожиданно рявкнул на Усыгу стоявший рядом с начальником стражи Осташ. — Ты, я вижу, не только глаза пропил, но и совесть. Я, боготур Осташ, собрал вече по праву, данному мне Великим князем и кудесником Велеса, чтобы сказать слово народу.
— Не мешай ему, — бросил ретивому мечнику Сухорукий, — пусть говорит.
Борислав был на удивление спокоен и даже зевнул несколько раз, глядя на разгулявшуюся толпу умными прищуренными глазами. На лобное место он так и не поднялся, остался сидеть в седле, подчеркивая тем самым, что вече затеяно зряшное, а боготур Осташ просто беспутный отрок, не ко времени потревоживший людей. То, о чем молчал Борислав, высказал поднявшийся на лобное место Дробень.
— Как же не собирать вече, если вражья рать у ворот?! — возразил купцу Буряга.
— Путает он все, твой Осташ, — крикнул в толпу Дробень. — Мечники Усыги вернулись поутру из дозора и никого не обнаружили.
— Плохо смотрели, — огрызнулся Буряга. — Мои стражники натолкнулись на чужой стан в десяти верстах от Берестеня. С часу на час рать будет под стенами.
Большого доверия ни к Бориславу, ни к Усыге у берестян не было. Люди они пришлые, и кто знает, что у них на уме. Иное дело Буряга, который не первый год ходит в городских стражниках.
— Ну коли враг у ворот, то о чем же мы спор ведем, радимичи? — сказал неожиданно для всех Борислав. — Выходите на стены.
Дробень, готовившийся возразить Буряге, так и застыл с открытым ртом. Боготур Осташ тоже не нашелся, что сказать, ибо все нужные слова были уже произнесены Бориславом.
Вече дружно приговорило: чужих в город не пускать, назначить Борислава Сухорукого воеводой, а в помощники ему придать боготура Осташа и Бурягу. После вечевого приговора народ разошелся по домам — готовиться к отражению возможного напуска.
— Хитрит Борислав, — негромко сказал Осташу Доброга. — Надо с ним ухо востро держать.
Осташ понимал, что с вечевым приговором получилось неладно. А сам он не нашел нужных слов, чтобы разоблачить перед народом коварного Борислава. Вот тебе и бакуня: то слова идут с языка без всякой нужды, а то вдруг в глотке пересохло и все мысли выскочили из головы.
— Научишься еще говорить с народом, — утешил Осташа Доброга, — какие твои годы. А пока надо оттеснить Бориславовых мечников от ворот.
Однако оттеснить Сухорукого не удалось: своих мечников он посадил на Южные сторожевые вежи, а Усыгиных — на Северные. Осташу на распоряжения воеводы возразить было нечего, поскольку Борислав утверждал, что в опасных местах должны стоять самые умелые и хорошо снаряженные воины. Осташева же дружина и числом была мала, и мечи имела худшего закала, а о броне и разговора не было. Хорошие доспехи были только на Осташе и на Доброге. Первый свои доспехи получил от кудесника Сновида, а Доброге они достались от отца, который снял колонтарь с убитого турмана в Дальнем походе.
Городских ратников по стенам расставлял Буряга, лучше Борислава и Осташа знавший, кто из обывателей на что способен. Пока хлопотали об обороне, время уже подвалило к полудню. А о вражьей рати не было пока ни слуху ни духу.
— Так в десяти верстах, говоришь? — открыто усмехался в лицо Буряге мечник Усыга.
Подмерзающие на стенах ратники поначалу добродушно, потом все злее и злее стали ругать городских стражников боготура Осташа, устроивших в Берестене переполох и оторвавших людей от дела. Стой тут на ветру из-за чьих-то глупых страхов.
— Может, и была какая-нибудь малая шалопужья ватажка, — надрывался на всю площадь Усыга. — Да разве же рискнет она напасть на сильный город? Нашел Буряга, кого посылать в дозор — они же тележного скрипа боятся.
Стражники нехотя огрызались на цеплявших их Усыгиных мечников, но убежденности в своей правоте за ними не чувствовалось.
— Отпускай со стен, — кричали ополченцы воеводе Бориславу. — Околеем тут на ветру за ночь.
Борислав только руками разводил, снимая с себя тем самым всю ответственность за причиненные берестянам неудобства.
— Отпускай людей, воевода, — обратился от имени старейшин к Сухорукому Дробень. — А городская стража пусть на стенах стоит, чтобы впредь знали, как людей попусту морозить.
Дробня дружно поддержали выборные всех концов, и Борислав внял их требованию. Приказал он лишь оставить на привратных вежах мечников, а на стенах городскую стражу на всякий случай.
После отмашки воеводы ратники дружно полезли со стен. На попытки Осташа вразумить их берестяне дружно отругивались, да еще и грозили незадачливому боготуру литыми кулаками.
— Ты почто воеводу срамишь? — подлетел к сидевшему в седле Осташу мечник Усыга. — Осадного ряда не знаешь? Слово воеводы — закон для всех в городе. Будешь народ смущать — брошу в поруб.
— Осади назад, пока руки-ноги целы, — надвинулся на Усыгу Малога.
Усыга злобно ощерился, но на виду у заполнившего плошадь люда связываться с Малогой не стал.
— Уходить надо, — сказал Доброга. — Ночью Борислав откроет ворота Хабаловой рати. Берестень они возьмут, не сронив капли крови.
Буряга подавленно молчал, — чуял, видимо, что правда на стороне молодого боготура, но что мог сделать главный городской стражник, если старейшины были на стороне Борислава Сухорукого. Ночь уже вступала в свои права, и только огонь разведенного перед воротами костра не давал площади окончательно погрузиться в темноту. А ночь предстояла безлунная. Осташ оглядел обезлюдевшую площадь и перевел глаза на мечников, стоявших у ворот.
— Не станут стражники с ними драться, — ответил на немой вопрос боготура Буряга. — Мечников у Сухорукого втрое больше. Побьют нас, и делу конец. Да и нет у нас уверенности в измене Борислава.
Стоявший в двух шагах от Буряги Сыряй вздохнул солидарно с начальником:
— Про тебя, Осташ, Усыгины мечники слух распустили, что ты подослан к нам Шатуненком. И не боготур ты, а самозванец. Не Велесу ты служишь, а Лесному богу.
— Врет твой Усыга, — побурел от обиды Осташ. — Меня на боготурство сам кудесник Сновид благословил.
— Понятно, что врет, — согласился Сыряй. — Я ведь Хабалову рать собственными глазами видел. Но многие Усыгиным наветам поверили и на тебя злобятся. Уходить тебе надо, боготур Осташ, иначе убьют вас, как только город успокоится и впадет в спячку.
— Сыряй прав, — сказал Доброга. — Пропадать нам в Берестене не с руки, дел дома много.
— Выпустят ли еще нас? — засомневался осторожный Кисляй, которого, в отличие от старшего братана в дружине звали Молодый. — Усыга-то не зря на нас щерился.
— Надо рискнуть, — стоял на своем Доброга. — Пока что, по вечевому слову, Осташ и Буряга помощники воеводы, мечники не должны им воспрепятствовать.
К воротам двинулись, сев на коней. Усыгины мечники, толпившиеся вокруг, косились на боготура и его дружинников враждебно, но останавливать не пытались.
— Открывай ворота, — приказал Буряга одиноко стоявшему у колеса мечнику, — боготур Осташ едет в дозор.
Мечник замешкался было, тогда Буряга с Сыряем, оттеснив его в сторону, сами провернули колесо. Подъемный мост, заскрипев, опустился. Распахнулись внутрь створки ворот, и Осташ, облегченно вздохнув, выехал из негостеприимного города Берестеня. Дружина его трусила следом. Опасались стрел вдогонку, но все обошлось. Видимо, мечники не рискнули стрелять в спину боготура без приказа.
Глазастый Молодый первым увидел в ночи надвигающуюся рать. До стен Берестеня было рукой подать, поэтому Хабаловы ратники даже не шли, а крались, не зажигая факелов, почти в полной темноте. Видимо, Хабал с Бориславом заранее сговорились о ночном напуске.
Дабы не попасть под ноги наступающей рати, Осташ с дружинниками отвернули круто в сторону и укрылись в березняке. Хабаловы шалопуги надвигались хоть и бесшумно, но стремительно: всадники на виду у городских стен перешли на рысь, а пешие побежали. Осташу даже показалось, что ратников много более трех тысяч, о которых говорил Сыряй.
Судя по тому, что рать шла не останавливаясь и не перестраиваясь, ворота перед ней уже распахнули. За короткое время истоптанное тысячами ног заснеженное поле опустело, и тихий перестук металла о металл смолк.
— Потерял князь Рогволд город, — тяжело вздохнул Доброга. — Как в воду глядели те, кто говорил, что из этого буяна не выйдет ни мудрого судьи, ни толкового воеводы. Городом править — это не купцов грабить.
Огорченный едва ли не до слез, Осташ промолчал. Сам-то он тоже явил себя не в лучшем виде. Будь на его месте другой боготур, Вузлев, скажем, или Торуса, не отмахнулись бы от них берестяне столь пренебрежительно. А у Осташа не хватило ни ума, ни красноречия, чтобы открыть людям глаза на предательство Борислава Сухорукого.
| 